Антон Волков - Битва за Свет [СИ]

Так вот, Гоша пару минут ковырялся с замком, но тщетно! Механизм ни в какую не поддавался, и замок не проворачивался. Времени на то, чтобы ковыряться с замком дальше совершенно не было. Тогда мы просунули в металлическую дугообразную дверную рукоять длинную металлическую арматуру, также найденную среди барахла на втором этаже. Сделали мы это так, что последняя встала в распорку со стеной и не позволяла двери открыться из другой комнаты. Таким образом, мы отсекли, насколько это было возможно, ещё один потенциальный путь проникновения афганцев внутрь здания. Оставалось совершенно незащищённым одно лишь окно — как раз то, через которое я и влезал обратно в здание после того, как закончил возиться с проводами на улице. Мы с Гошей синхронно прошептали: "Мешки!", после чего, не тратя времени на уточнение деталей, стремглав побежали на второй этаж и в несколько заходов приволокли оттуда пять мешков с отсыревшим и затвердевшим от времени цементом и завалили ими кое-как оконный проём. Конечно, конструкция эта не представляла из себя надёжного оборонительного сооружения, ведь наваленные мешки достаточно было лишь с определённым усилием стряхнуть с подоконника, чтобы мрачный кирпичный особняк вновь обратил к кишащему нечистью лесу чёрный зев пустого оконного проёма, открывающего прямой путь к забаррикадировавшейся добыче. Но мы надеялись, что наваленные на подоконник мешки хоть как-то, но увеличат наши шансы остаться в живых предстоящей ночью, хотя бы немного усложнив афганцам задачу по проникновению внутрь…

И только последний мешок глухо плюхнулся на четыре остальных, где-то вдалеке, метрах в восьмистах, раздался пронзительный вопль. Человеческий!

— Началось! — прошептал Гоша, дёрнул меня за руку и мы плавно проскользили на тот лестничный проём между первым и вторым этажами, где лежал весь наш подготовленный к бою арсенал. Было очень страшно, невыносимо страшно. И холодно. Мы заняли свои боевые позиции, сев под окном на лестнице. Мы сидели на полу справа и слева от окна, которое было как раз на уровне наших с Гошей голов. Естественно, никакого стекла или решёток в оконном проёме не было. Достаточно было повернуть голову и чуть вытянуть шею, чтобы увидеть сквозь окно всю панораму местности: прямо и чуть правее начинался лес, левее — здоровенное припорошенное снегом поле. Те двести метров, что отделяли дом от поля и леса, хаотично заросли кустарником и были ни ухоженной некогда территорией, ни совершенным буреломом. Вернее всего эту зону можно было назвать просекой. Я, едва переводя от страха дух, медленно и осторожно повернул голову и буквально одним глазком выглянул в окно. Тьма сожрала всё вокруг, лес вдалеке виделся теперь сплошной чёрной стеной. Только поле, присыпанное снегом, жутковато поблёскивало, залитое холодным светом полной, поднявшейся уже довольно высоко луны. Под луной зловеще проплывали серые тучи, будто бы норовя погрузить всё на земле в непроглядный мрак, лишив её и без того блёклого, тусклого лунного света. Я сглотнул от жуткого зрелища, даже не успев ещё опустить глаза чуть ниже, посмотреть не в далёкие панорамные виды, а хотя бы на ту самую просеку. А может быть, я нарочно не смотрел? Да, чего греха таить? Мне было, откровенно говоря, страшно опускать глаза ниже, ибо… Ещё вопль, но уже не человеческий, прокатился вдруг где-то сбоку, но уже ближе чем до этого. Похоже, предсмертным рёвом погрузила в трепет всё живое, что могло ещё находиться в радиусе километра, корова или, может, какой-нибудь лесной житель: лось или кабан. Может медведь? Не знаю почему, но в панике, в ментальной панике, я начал перебирать в голове варианты относительно того, кому бы мог принадлежать рёв. В конечном счёте, я, всё же, решился опустить глаза чуть ниже линии горизонта…

Несколько секунд я тупо вглядывался в полутьму, не в силах сразу различить что-либо на просеке. Когда глаза начали понемногу привыкать к контрастирующему с кромешной тьмой внутри помещения лунному освещению, я отчётливо различил тёмные силуэты голых кустарников, чёрными пятнами покрывающие белёсый из-за снега земной покров. Гоша тоже выглянул из-за кромки оконного проёма. Так мы сидели с минуту, не шевелясь и не произнося ни слова, пока Гоша вдруг не дёрнул меня за руку. От неожиданности я чуть было не вскрикнул, но, слава Богу, сдержался и круглыми от страха глазами уставился в его лицо. Он приложил указательный палец к губам, призывая тем самым не произносить ни звука. Потом медленно, оторвав палец от губ, провёл рукой по воздуху и указательным же пальцем ткнул куда-то вперёд и чуть вниз в оконную рамку. Я вперил взгляд на то место, куда был направлен Гошин наполовину оголённый, торчащий из обрезанной по фаланги пальцев чёрной дерматиновой солдатской перчатки, палец. Гоша указывал на место, находящееся где-то посередине между нами и лесом, то есть метрах в ста от стен нашего особняка. Куст, снег, чуть правее ещё какой-то куст. Остов какого-то старого автомобиля… Я пробежался глазами влево и вправо раза два-три пока… Пока взгляд мой не приковал к себе какой-то копошащийся у одного из кустов силуэт. Человеческий силуэт! "Афганец!" — прошипел еле слышно Гоша. Ещё несколько секунд мы смотрели за шевелящейся фигуркой, после чего мы оба отчётливо увидели, как поодаль, где кончался лес и начиналось поле, стремительно выскочила из леса такая же фигурка и побежала куда-то вдаль, через поле. Затем ещё. Потом уже ближе к нам, на просеку, выбежали ещё несколько силуэтов. "Началось! Господи, Спаси и Сохрани", — прошептал Гоша и перекрестился. Я хотел было открыть рот, что бы сказать что-то нецензурное, но понял, что язык мой намертво прилип к нёбу, а тело от ужаса отказывалось двигаться и обмякло. С каждой минутой всё больше афганцев вырисовывались перед нашим взором и молча, бесшумно, бежали в разные стороны. Мы, оцепенев и не рискуя даже пошевелиться, завороженно глядели на просеку. Пять, семь, пятнадцать афганцев пробегали уже совсем рядом с нашей "крепостью" и скрывались затем из поля зрения, направляясь куда-то в северном направлении. Бежали они справа налево по отношению к нам.

Особняк, в котором бледные от ужаса сидели мы, выходил парадной дверью на Ленинградскую трассу, с которой мы и подъехали к нему. Окном же, сквозь которое и наблюдали мы теперь страшную картину, на противоположную сторону: на поле и лес. Мы сидели спиной к окну. Прямо же перед нами, в пяти-семи метрах, спускалась вниз бетонная лестница, заканчивающаяся небольшой прихожей. Входная дверь, подпёртая снаружи Хондой, также была перед нами и вела с улицы как раз в эту прихожую. Из-за двери проникали внутрь провода и тянулись по лестнице к нам, заканчиваясь кварцевой лампой. Лампа стояла среди прочих боеприпасов между нами с Гошей, но она сама была теперь боеприпасом номер один, ибо ни пуль и ни огня боятся афганцы, а ультрафиолетового света! Слева от лестницы небольшой коридорчик вёл в меньшую из двух комнат первого этажа, единственное окно которой и было завалено мешками с цементом и смотрело прямо на коридорчик. Между прихожей и этой комнатой, к нашему огромному сожалению, никакой двери не было. Так что путь от окна до нас состоял лишь из семи метров по прямой до прихожей и, после поворота направо, ещё пяти метров вверх по лестнице. Между собой обе комнаты, как я уже упоминал раньше, были изолированы тяжёлой металлической дверью, блокированной на открытие из большей комнаты длинной металлической арматурой. Но мы не могли знать наверняка, что, если вдруг афганцы сумеют каким-нибудь образом пробраться в меньшую комнату, они не догадаются арматуру эту вытащить и, таким образом, запустить внутрь тех нелюдей, что проникнут в два совершенно пустых и широких окна в большой комнате. Совсем скоро, если афганцы учуют нас своим феноменальным нюхом, натасканным на обнаружение всего живого на весьма обширной территории, нам предстоит уже не просто сидеть, притаившись, под окном лестничного проёма, а вовсю обороняться от проникающих в дом кровожадных тварей…

Стало жутко холодно. Я еле сдерживался, чтобы не стучать зубами, и изо всех сил сжимал зубы, чтобы они не клацали друг об друга. Я сидел, всматриваясь в полумрак, расстилавшийся перед нами, и думая лишь о том, остановит ли афганцев наша лампа, когда те, не дай Бог, проникнут внутрь. Гоша осторожно, чтобы ненароком не издать лишнего звука, раскладывал в рядочек перед собой полные магазины от Калашникова, чтобы потом было удобнее заменять ими пустые. Также выложил он перед собой и несколько гранат и пистолетных обойм. Но главным нашим огнестрельным оружием был пулемёт. Он стоял между нами с Гошей, по его правую руку. Длинная лента патронов воодушевляющее "выплывала" из большого металлического зелёного ящика с какой-то военной маркировкой. Глядя на эту, казалось, нескончаемую ленту "жизни", кормящую массивный пулемёт, я мысленно восхвалял конструкторов-оружейников, которые изобрели столь эффективное в убойном плане оружие, лишь одно вселявшее в меня в тот момент надежду на выживание в наступающую "Варфоломеевскую ночь". Подле меня также лежал "Калашников" и небольшая сумка магазинов к нему.